Семь лет назад журнал Akyl-kenes освещал итоги Писательского марафона National Novel Writing Month (NaNoWriMo), который проводился в Казахстане в ноябре 2017 года. С 1999 года этот проект каждую осень собирает по всему миру сотни тысяч людей, которые любят писать. Перед писателями-любителями стоит задача написать роман из 50 000 слов за один месяц.
В 2017 году в том марафоне участвовала Бермет Акерова, прервав свою затянувшуюся творческую паузу. Ее любовь к литературе и поэзии постоянно подталкивала к любительскому писательству. Книга, которую писала Бермет, была посвящена проблеме женского одиночества. Ее желание закончить книгу к сроку было столь велико, что на алтарь марафона было положено решение уволиться с работы. Во время этого сложного писательского челленджа Бермет поняла, что писательство доставляет ей удовольствие.
В рамках писательской рубрики читателям предлагается серия коротких рассказов и очерков, автором которых является Бермет Акерова, которая делится своим видением этого мира и энергией вдохновения. Отдавая дань ежегодному писательскому марафону, по силе напряжения и концентрации ничем не отличающийся от бегового, журнал Akyl—kenes приглашает познакомиться с творчеством писательницы, вместе с которой издателю этого журнала довелось участвовать в том необычном писательском состязании.
Внутри я бесконечен
Каждый мастер меча знает главное правило: «Даже если меч понадобится один раз в жизни, носить его нужно всегда».
Когда-то давно я зарекся больше никогда не рассекать своим «бато» человеческую плоть. Я оставил все битвы, намереваясь одержать победу в голове.
Я вел мирную жизнь в далеком от своего додзё поселке. Вот уже восемь лет, каждое утро и каждый вечер, я ем рис и рыбу. Вкус пищи все еще напоминает мне привкус ржавчины. Дело не в приготовлении и не в раскаленном железе, на котором я готовлю. Это ни с чем несравнимый вкус смерти, который окутывает меня послевкусием былых сражений.
Я никогда не проигрывал. Мне так казалось. Я всегда умудрялся убить тело. Но вряд ли дух.
Последним, с кем мы стояли посреди вихря лепестков сакуры, во внутреннем дворике, отражая мечами закатное солнце, был старик Кенсай.
Его лицо было испещрено морщинами. Недавно наголо обритая голова уже покрылась серебряными иглами, создавая вокруг ореол света. А может, он и в самом деле был так одухотворен, что его сила нашла выход за пределы кожи. Кенсай улыбался, не сомневаясь в своей победе, что подняло во мне бурю негодования.
— Старик, брось меч, — процедил я сквозь зубы.
— Волк с пустотой в душе! — рассмеялся он мне в лицо и повернул клинок в боевую готовность.
— Ты сам пожелал смерти, — прошептал я, замахнувшись и крепче обычного сжав «бато».
Наши клинки схлестнулись, рассекли воздух и высекли искру.
— Внутри я бесконечен, — рассмеялся Кенсай, приземлившись на одно колено.
Признаться, для его миниатюрной комплекции двигался он технично: каждое направление корпуса, ног и головы следовало единому, четкому ритму.
— Если это твои последние слова, хорошо, — ответил я, приняв выжидательную позу и подняв меч к уровню глаз обеими руками.
— Волк, ты думаешь, что продолжение души мужчины в его мече? Твой меч — всего лишь гвоздь или огородная тяпка. Убивая, ты лишь орошаешь почву. Нет в твоем пути ни благородства, ни красоты.
— Мало ты знаешь! — огрызнулся я и вновь пошел в атаку.
— Да, я вижу тебя насквозь! Ты ищешь возможность утолить этот голод…
Он мог сказать больше, но я не дал ему закончить.
Воспоминание вновь отозвалось рвотным позывом. Брызги крови старика оросили мое лицо. Полное ярости, оно не слышало его слов. Только когда было слишком поздно, я понял, зачем он поставил меч так, чтобы я увидел в нем свое отражение.
Лежа на земле, он продолжал улыбаться.
— Ха, — сказал он. — Теперь вижу тебя.
— Не трать силы, старик, — прошептал я, усевшись на колени рядом.
Я чувствовал, как горячий поток слез, подобный прорвавшейся плотине весной, сметая на своем пути все преграды, вырывается из груди. Я оплакивал смерть старика и свое второе рождение. Он вернул мне что-то важное.
— Ты сразил меня остротой своего ума, — сказал я, поклонившись.
— Нет, это было тепло моего сердца.
Когда его тело остыло, я не осмелился забрать его меч. Я похоронил мастера со всеми почестями, оставив его верного товарища рядом с ним.
Выдвинувшись в путь, я решил исчезнуть бесследно, отрезав всякий след, который мог бы привести к прежнему укладу. Я снял с себя доспехи наёмника, но не смог до конца распрощаться с грузом, на который мне указал старик. Он поселился в моей голове — на бесконечность.
Каждое восхождение — это ответ на поиски
Если хочешь узнать жизнь — иди в горы.
Если хочешь узнать себя или друга — отправляйся в путь, к пику.
Если хочешь познать любовь — иди наверх.
На самом деле гора — это гораздо больше, чем массивный объект из камней, песка и грязи. Это и метафора препятствий, преодоления, красоты и единения с чем-то необъятно высоким, большим, чем человек.
Мы идем к опыту преодоления — за ответами.
Вкладывая усилия, мы обретаем и силу, и свободу, и… глубокий опыт.
Работа над характером, обретение знаний и проявление себя происходят именно в преодолении.
Любовь — она тоже подобна восхождению. Путь и каждый его отрезок дарят разные ощущения.
И способность чувствовать зависит от того, как человек решил замечать
цветы на камне во время перевала, наслаждение чистым воздухом, отклики тела и усилия, которые приносят вкус жизни.
На пике, когда дыхание и сердцебиение вновь приходят в норму, приходит и колоссальный уровень радости, благодарности и принятия.
Сюжеты о природе и грации
Marina Gonzaléz E. — так зовут эту по-своему гениальную художницу.
Мне близок ее стиль. Есть ощущение, что я чувствую контекст. Конечно, каждый разглядит в этом что-то свое: отвергнет красоту или примет ее.
Да, мне очень нравится ее гиперболизированная нагота, в чем-то даже слабый намек на эротику. Я не знаю, как оформить в слова то, что читаю между штрихов и мазков. Словно бы легче примерить это мышечным корсетом. Это про безграничную гибкость, изящество тела, про интимность и близость, пронизывающие сквозь кожу.
Мне нравится ловить ощущение, что кожа — это одежда. Упрямо — нет, упруго обволакивающая нечто большее: микро- и макрокосмос. То, что имеет свойство быть везде и одновременно, являясь вечным сиянием энергии.
Женское тело — не пошлость, а форменный сосуд: источник и колыбель.
На грани с естеством и чудинкой, с аутентичным почерком генов можно увидеть больше, чем грудь, талию или ягодицы. Я уже не говорю о лоне.
Быть человеком культуры — это везение: иметь возможность видеть прекрасное в обыденном. Быть человеком философии — это уметь разглядеть незримое ядро или пустоту, которую можно наделить разными смыслами.
Что было изначально?
Мысль или слово?
Плоть или душа?
Материя или энергия?
Быть человеком — значит искать ответы, сквозь сотни образов преодолевать миллионы микрослоев ума, прорываясь к познанию простоты.
О линии,
о цвете,
об образе,
о контексте…
Разбирая и собирая вновь и вновь,
танцуя, как Луна вокруг Земли,
как Земля вокруг Солнца,
как смерть с жизнью,
как сон с бодрствованием…
И приходить в точку, не имеющую разгадки, в самую червоточинку — в пуповину.
В рождение, в цветение, в творение
И все же прекрасно быть в этом мире,
пусть он и похож на прохождение по тоннелям и каналам:
от состояния семени к плоду,
из плода в дитя,
из дитя во взрослого человека
и дальше.
Есть ли что-то дальше?
Как автор книг и сценарист своей жизни, я хочу верить, что да.
Мы все здесь ради творения. И следующий путь еще сложнее:
от мира семени — к миру утробы,
от мира утробы — к миру человечества.
Тело — это лишь часть большего механизма. За ним есть что-то еще…
Поэтому сложно отказать себе в удовольствии наслаждаться им.
Тело — мир во плоти, в котором мы живем.
Мир Земли — следующий. Мир души — еще глубже.
Можно мыслить многомерно, жить во всех мирах,
а можно скатиться до пошлости, видеть в теле лишь ограничения и стыд.
Как прекрасен человек по своей природе.
Как талантлив, как богат дарами…
Невероятно, куда меня увели работы Марии Гонсалес.
Абстракции тел, намеки с полутонами —
а я уже вижу сюжеты о природе и грации.
P.S. Был ли пупок у Адама? А у Евы?